ГАЗЕТНАЯ ПУБЛИЦИСТИКА В СФЕРЕ СМИ.

Содержание:

ВВЕДЕНИЕ

Особенности перевода газетных статей – очень актуальная тема на сегодняшний день. Актуальность темы работы можно объяснить тем, что, во-первых, современный человек стремится к получению достоверной исчерпывающей информации о происходящих в мире событиях. Причем иногда чтение родной прессы не позволяет разносторонне изучить то или иное явление современной жизни, в связи с чем появляется большой интерес к переводным иностранным СМИ. Во-вторых, лингвистические особенности газетных СМИ достаточно противоречивы: современные газеты отличаются смешением стилей, пластов лексики, ярким выражением журналистской оценочности и эмоциональности. В связи с этим трудности при переводе газетных статей неоспоримы.

Актуальность работы определила ее цель – проанализировать особенности перевода газетных статей.

Для достижения цели необходимо решить ряд задач:

1. Охарактеризовать публицистический функциональный стиль.

2. Рассмотреть особенности СМИ в рамках публицистического стиля.

3. Обнаружить основные лингвистические особенности газетных статей.

4. Провести анализ лексических и грамматико-синтаксических особенностей перевода газетных статей.

Объект исследования – газетные СМИ.

Предмет исследования – способы перевода газетных статей.

Теоретическую базу работы составили труды О.С. Ахмановой, Е.С. Бархударова, М.П. Брандеса, Е.М. Верещагина, В.В. Виноградова, И.Р. Гальперина, О.Н. Григорьевой, Т.А. Казаковой, Н.И. Клушиной, М.Н. Кожиной, А. Масловой, А. Паршина, В.И. Провоторова, Я.И. Рецкера, А.В. Федорова и других.

В качестве материала исследования использованы газетные статьи из популярных англоязычных газет «The Spectator», «The Financial Times», «The Guardian», «The Washington Post», «The Daily Mash» и их переводов на русский язык.

Структура работы: работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка литературы и приложений.

ГЛАВА 1. ГАЗЕТНАЯ ПУБЛИЦИСТИКА В СФЕРЕ СМИ

1.1. Характеристика публицистического функционального стиля

Язык – это «система средств выражения, служащая какой-то определенной цели» [Большой энциклопедический словарь 1998: 390]. В зависимости от цели и средств выражения в любом языке можно выделить ряд стилей, которые являются, по сути, выражением отношения между планом содержания и планом выражения.

Стиль – это «система конкретного использования фонетических, словарных и грамматических возможностей языка, выражающая отношение говорящего или пишущего к содержанию высказывания (от нейтрального до резко оценочного)» [Федоров 1971: 58].

Говоря о стилях языка, ученые имеют в виду функционально-стилистическую теорию языка, основателем которой по праву считается В.В. Виноградов, определивший трихотомию функций языка, состоящей из трех функций:

• функции общения;
• функции сообщения;
• функции воздействия [Виноградов 1963: 5-6].

Этой теории придерживается и О.С. Ахманова, утверждающая, что стили языка являются «стилями, дифференцируемыми в соответствии с основными функциями языка – общения, сообщения и воздействия» [Ахманова 1966: 456].

Таким образом, выделение стилей в языке зависит не столько от внешних лексико-фразеологических и грамматических особенностей языка, сколько от внутренних экспрессивных элементов. Как отмечает В.В. Виноградов, «стили языка соотносительны, и эти соотношения подчинены определенным правилам, ограничивающим и упорядочивающим формы разностильных смешений» [Виноградов 1959: 196].

Исходя из изложенного выше, под стилем языка мы будем понимать в дальнейшей работе «своеобразный характер речи той или иной социальной ее разновидности, соответствующей определенной сфере общественной деятельности и соотносительной с ней форме сознания, создаваемого особенностями функционирования в этой сфере языковых средств и специфической речевой организацией» [Кожина, Дускаева, Салимовский 2008: 91].

В научной литературе можно обнаружить большое разнообразие в плане разделения языка на стили. Например, с точки зрения Е.С. Бархударова, в языке необходимо выделять стиль художественной литературы, официально-научный стиль и публицистический стиль [Бархударов 1975: 108]. В классификации Е.С. Бархударова четко выделяет анализируемый нами публицистический стиль. Однако в классификации В.И. Провоторова данный стиль языка упоминается в виде газетно-публицистического стиля, существующий наряду с официально-деловым, научно-техническим, обиходным и словесно-художественным стилями [Провоторов 2001: 101]. В классификации А. Паршина публицистический стиль языка вовсе не упоминается. С точки зрения этого исследователя, в любом языке следует выделять стиль художественных текстов, научно-технических текстов и документации, общественно-политических текстов, текстов военной тематики, юридических текстов и текстов разговорно-бытового характера [Паршин 2000: 92].

В дальнейшей работе будем придерживаться точки зрения Е.С. Бархударова и относить газетные статьи к публицистическому стилю, основной целью которого является передача значимой общественной информации широкому кругу реципиентов в основных сферах: общественно-экономической, культурной, политической и т.д.

Согласно А.Н. Тепляшиной, публицистический стиль языка выполняет шесть основных функций:

• информативную функцию: информирование о различных событиях и происшествиях;
• функцию отражения действительности: выражение своего собственного мнения;
• директивную функцию: влияние на реципиента;
• фатическую функцию: поддержание коммуникации;
• эстетическую функцию: создание художественного эффекта;
• экспрессивную функцию: выражение эмоций и оценки авторами статьи описываемой ситуации [Тепляшина 2000: 9].

Следует отметить, что совсем недавно считалось, что публицистический стиль функционирует исключительно в рамках политических, общественно-экономических и культурных отношений. Поэтому язык публицистического стиля описывался как «характерный словарь, соотносимый с базовыми темами в СМИ» [Клушина 2003: 480].

Однако сегодня роль публицистики значительно возросла. Этот стиль даже стали отождествлять с газетно-журнальной коммуникацией, или жанром СМИ. Сегодня под публицистическим стилем понимается «относительно устойчивая структурно-содержательная организация текста, обусловленная своеобразным отражением действительности и характером отношения к ней творца» [Кройчик 2000].

Публицистический стиль характеризуется своей многожанровостью, причем до сих пор в научной литературе невозможно обнаружить единой классификации жанров публицистики. К примеру, в зависимости от способа подачи информации в публицистическом стиле выделяются газетные жанры (очерк, репортаж, статья), телевизионные жанры (интервью, диалог, информационное сообщение), ораторские жанры (лозунги, дебаты), коммуникативные жанры (пресс-конференция, саммит), рекламные жанры (очерки, объявления) [Григорьева 2003: 358]. В зависимости от цели публицистического жанра, можно выделить собственно информационные, собственно публицистические, информационно-публицистические, художественно-публицистические, собственно художественные, рекламные, официально-деловые и другие жанры [Конурбаев 2003: 366]. В зависимости от метода обработки информации выделяют оперативно-новостные жанры (заметка), оперативно-исследовательские жанры (интервью, репортаж), исследовательско-новостные жанры (комментарий, рецензия), исследовательские жанры (статья, обозрение), художественно-образные жанры (очерк, эссе) [Кройчик 2003].

Довольно обширны классификации публицистических жанров по их тематике. К примеру, М.Э. Конурбаев выделяет следующие жанры публицистики: аналитическое интервью, беседа, комментарий, рецензия, статья, памфлет, сатирический комментарий, житейская история, журналистское расследование, обозрение, версия, эксперимент, пресс-релиз, эпиграф и т.д. [Конурбаев 2003: 366].

Таким образом, газеты и журналы следует относить к публицистическому стилю языка, первоначально обслуживавшим общественно-политические отношения между государством и народом. Сегодня данный стиль эволюционировал, в связи с чем увеличился ряд его функций до шести основных: информативной, директивной, фатической, эстетической, экспрессивной функций и функции отражения действительности.

Многожанровость публицистического стиля подразумевает большое количество различных ответвлений в данном стиле языка. В научной литературе можно обнаружить публицистические жанры, классифицируемые в зависимости от способа подачи информации, от цели жанра, от метода обработки информации, а также от темы жанра.

1.2. СМИ в рамках публицистического стиля

Как указано выше, публицистический стиль языка, в большинстве случаев, оперирует популярными политическими текстами, которые воздействую на «актуальные общественно-политические процессы оперативным документальным отображением, основанным на их идейно-политическом осмыслении и эмоционально выраженной оценке [Брандес 2004: 194].

Средства массовой информации, к которым следует относить газетные статьи, являются публицистическим жанром, выступающим в функции посредника между политическими деятелями и обществом в виду отсутствия их прямого контакта. СМИ являются средством донесения информации до широкого круга реципиентов. Следовательно, СМИ являются «мощным инструментом влияния на политико-экономические отношения в обществе, средством доведения до политически активной части населения экономических решений, механизмом взаимодействия органов государственной власти, местного самоуправления с бизнес-сообществом» [Виноградова 2010: 14].

Если рассматривать СМИ с точки зрения их технического оснащения, то можно отметить, что данный жанр является «учреждением, созданным для открытой, публичной передачи с помощью специального технического инструментария различных сведений любым лицам» [Пугачев, Соловьев 2000: 183].

Основными каналами коммуникации в газетно-журнальной публицистике, анализируемой в настоящей работе, являются, соответственно, газеты. Газета, с точки зрения М.П. Брандеса, является «оперативным универсальным источником информации о положении дел в различных областях как своей страны, так и других стран» [Брандес 2004: 198]. Поскольку многие исследователи относят газеты к общей газетно-журнальной прессе, необходимо обсудить специфику журнала. Журналы обладают более обобщенной тематикой и не такой оперативностью. Отсюда следует, что специфика газетно-журнальных СМИ довольно неоднородна. С точки зрения В.И. Провоторова, газеты и журналы рассчитаны не только на оперативность социальной информации, но и на создание общественного мнения [Провоторов 2001: 88].

Функции газет частично совпадают с функциями публицистического стиля:

• информационная функция: получение и передача информации с добавлением оценки и комментария;
• образовательная функция: обучение реципиента правильно ориентироваться в информации;
• политико-социальная функция: объяснение государственных решений и событий;
• контрольная функция: авторитет общественного мнения;
• функция артикуляции общественных интересов: возможность читателей выражать свое мнение;
• мобилизационная функция: побуждение к действию;
• инновационная функция: привлечение внимания аудитории;
• оперативная функция: обслуживание партий [Пугачев, Соловьев 2000].

Выше мы отмечали многожанровость публицистического стиля в целом. То же самое можно сказать и о публицистическом жанре СМИ. Постоянное появление новых жанров СМИ связано, с нашей точки зрения, прежде всего, с возросшей потребностью в информации, а также с появлением новых средств передачи информации, таких как радио, телевидение, интернет. Не принимая во внимание большое количество тематических классификаций жанров СМИ, можно привести другие типы классификаций. Например,

• классификация в зависимости от широты распространения СМИ: центральные и региональные СМИ;
• классификация в зависимости от стиля СМИ: серьезные СМИ, бульварные СМИ, желтые СМИ;
• классификация в зависимости от периодичности издания: газеты, ежедневные издания, еженедельники;
• классификация в зависимости от способа подачи информации: печатные СМИ (газеты, журналы, справочники, рекламные щиты), электронные СМИ (телевидение, радио, Интернет СМИ), информационные агентства [Микоян 2003: 443-444].

Основными характеристиками СМИ в общем, с точки зрения В.П. Пугачева, являются:

• широкая аудитория;
• публичность;
• наличие технических средств для передачи информации;
• непрямое воздействие на реципиента;
• однонаправленность информации от СМИ к реципиенту;
• непостоянный характер реципиентов [Пугачев, Соловьев 2000].

Несомненно, каждый жанр СМИ обладает своими отличительными особенностями. Так, в газетных СМИ преобладает оперативность подачи информации, в то время как в журналах приоритетом пользуется не оперативность, а серьезный анализ информации, сравнение и сопоставление фактов, оценочность информации [Провоторов 2001: 93].

Таким образом, в данной работе мы рассматриваем газетные статьи в рамках публицистического жанра СМИ. Под СМИ мы понимаем средства, направленные на передачу актуальной информации широкой аудитории при помощи различных технических средств с обязательным выражением оценки этой информации. Газета как поджанр газетно-журнальных СМИ среди остальных жанров средств массовой коммуникации является универсальным источником информации, отличающимся от журнала более узкой тематикой и большой оперативностью. Ее основными особенностями являются широкая аудитория, публичность, наличие технических средств для передачи информации, непрямое воздействие на реципиента, однонаправленность информации и непостоянный характер реципиентов. Среди основных функций газет мы выделили информационную, образовательную, политико-социальную, контрольную, мобилизационную, инновационную, оперативную функции и функцию артикуляции общественных интересов.

1.3. Лингвистические особенности газетных статей

Язык газетных СМИ довольно разнообразен. Фон газетной прессы – нейтральная межстилевая лексика. Однако на ее фоне в газетах могут использоваться и другие пласты лексики, которые могут представлять некоторые трудности при переводе: книжная лексика, которая придает информации некоторую пафосность, и разговорная лексика, которая позволяет сообщить информацию более простым языком, сделать повествование более экспрессивным, поскольку основные особенности разговорной лексики, такие как форма устной реализации, непринужденность общения, неофициальность отношений между говорящими, неподготовленность речи, опора на внеязыковую ситуацию [Земская 1979: 11], придают особую стилистическую окраску всей газетной статье.

Помимо разговорной лексики, в газетных статьях можно наблюдать и вкрапления нелитературных пластов лексики. Как известно, основными признаками литературной лексики является письменный характер речи, нормированность, основанная на языковой системе и закрепленная в литературных произведениях, закрепленность в научной литературе, т.е. кодифицированность, многообразие функциональных стилей, устойчивость, широкая распространенность, общеупотребительность, обязательность к употреблению носителями языка, соответствие употреблению, обычаям и возможностям языковой системы [Голованова, Михайлова 2008: 9-10]. Нелитературная лексика, которая, как правило, используется в бытовой речи и письме, в принципе непригодна для публицистики, наряду с диалектной лексикой, т.е. лексикой со специфическим произношением и написанием, и сленгом, т.е. словами, используемыми только отдельными группами людей [Левикова 2004: 169]. Однако не исключаются случаи использования нелитературной лексики в газетных статьях для достижения какого-либо стилистического эффекта.

Именно слияние различных пластов лексики (книжной и разговорной, просторечной лексики), их столкновение на небольшом отрывке газетного текста позволяет говорить о большой экспрессивности выражения в газетных статьях [Маслова 2007: 76]. Причем некоторые исследователи (например, Л.Б. Нагиятова) говорят об излишках разговорных и просторечных слов в современных газетных статьях [Нагиятова 2012: 20].

А. Маслова утверждает, что иногда экспрессивность и выразительность газетного языка является намеренной, что достигается посредством всего разнообразия приемов, стилистического и жанрового смешения. Таким образом, текст газетной статьи становится в настоящее время активным, наступательным и агрессивным, поскольку его основной целью теперь является не сообщение актуальной информации, а попытка затронуть чувства и интересы читателей [Маслова 2007: 75].

Помимо экспрессивной окраски лексики, достигаемой посредством столкновения различных лексических пластов, лексика газетных статей характеризуется проявлениями эмоциональности, отражением оценочности. Как отмечает А. Маслова, для любой газеты характерны вклинивания метких оценок, которые репрезентируются путем необычных лексических сочетаний [Маслова 2007: 76].

С точки зрения Л.В. Минаевой, оценочность, присутствующая в газетных статьях, позволяет осуществлять одну из наиболее важных функций СМИ – интерпретационную функцию: «любое событие может стать политическим фактом лишь после того, как ему дана оценка» [Речевая коммуникация… 2007: 165].

Таким образом, лингвистические характеристики газетных статей указывают на большое разнообразие и даже смешение различных стилей в рамках газетных СМИ. Стилевое смешение приводит к конфронтации различных пластов лексики: книжной и разговорной, нейтральной и эмоционально-оценочной, научной, технической, экономической, политической и, с другой стороны, нелитературной лексики. Все эти особенности зачастую приводят к большим сложностям при переводе газетных статей.

ГЛАВА 2. ОСОБЕННОСТИ ПЕРЕВОДА ГАЗЕТНЫХ СТАТЕЙ

2.1. Лексические особенности перевода газетных статей

Данная глава работы посвящена исследованию лексических и грамматических особенностей перевода газетных статей на основе шести статей из англоязычных газет «The Spectator», «The Financial Times», «The Guardian», «The Washington Post», «The Daily Mash». Перевод статей, взятых из данных англоязычных газет, приведен в интернет-ресурсе «ИноСМИ».

Как уже сказано выше, специфика газетной статьи заключается, прежде всего, в слиянии различных пластов лексики в рамках узкого контекста, причем эта особенность присуща как англоязычной, так и русской газетной прессе. На фоне нейтральной общеупотребительной лексики в англоязычных газетных статьях наблюдается использование книжной, с одной стороны, и разговорной, с другой стороны, лексики. Например:

Together they constitute a huge escalation from the occasional skirmishes between Russian and Nato forces which continued after the end of the Cold War. - Взятые вместе они свидетельствуют о колоссальной эскалации в сравнении с происходившими время от времени незначительными столкновениями между российскими военными и силами НАТО после окончания холодной войны (Приложение 1).

Существительное escalation со значением «расширение, распространение» чаще всего используется в официальных стилях английского языка. На русский язык данное существительное переводится посредством эквивалента русского языка эскалация, который, согласно толковым словарям, относится к пласту книжной лексики. Таким образом, здесь можно наблюдать адекватный, эквивалентный перевод, позволяющий передать не только смысл лексической единицы, но ее стилистическую окраску.

С другой стороны, в анализируемых газетных статьях наблюдается и разговорная лексика, присущая обиходной, повседневной речи. Например:

Adam Broomberg and Oliver Chanarin are conceptual war photographers, and sometimes they risk too much and make pretentious tosh. - Адам Блумберг и Оливье Чанарин — концептуальные фотографы, снимающие войну, но иногда они устраивают слишком рискованную и излишне затейливую показуху и позволяют себе пафосный вздор (Приложение 2).

Английское существительное tosh имеет значение «чепуха, ерунда, вздор» и употребляется преимущественно в устной разговорной речи. В русском языке можно наблюдать экспликацию, т.е. описательный перевод предложения, в результате чего разговорная единица tosh отражается в разговорной единице русского языка показуха и дополняется различными определениями.

В рамках нелитературного пласта лексики, используемого в газетных статьях, можно наблюдать также употребление сленга. Например:

Playing chicken with Vladimir Putin. - Опасные игры с Владимиром Путиным — у кого крепче нервы? (Приложение 1).

Словосочетание play chicken имеет значение «проявить опасную отвагу, проявить безрассудство». В переводе данного предложения мы не наблюдаем эквивалентной передачи данного словосочетания, однако для отражения смысла и стилистики предложения переводчик использует компенсацию, которая заключается в том, что «элементы смысла, утраченные при переводе единицы ИЯ в оригинале, передаются в тексте перевода каким-либо другим средством, причем необязательно в том же самом месте текста, что и в оригинале» [Паршин 2000: 152]. Иначе говоря, посредством добавления вопросительной конструкции у кого крепче нервы переводчик отражает стилистику предложения.

В текстах газетных статей можно наблюдать столкновение лексики различных функционально-стилистических групп. Основную массу подобной лексики представляют окказионализмы, привычные для СМИ. Например:

By being constructed around memory, the show avoids becoming a gore-fest (one into which the World Press Photo contest habitually falls). - Благодаря основной идее изображать войну в виде проблесков памяти организаторам экспозиции удалось не опуститься до демонстрации гор трупов, морей крови и прочей «чернухи» (чем обычно грешат устроители фотоконкурса World Press Photo) (Приложение 2).

Лексическая единица gore-fest, значение которой не приводится в лексикографических источниках, передается на русский язык описательно, отражая общую суть окказионализма.

His promise to “rule nothing out” in the event of a failure to get his way in the EU fell well short of the claims in today’s anti-EU press that he wants “to lead Britain out of Europe” if his bid for reforms falls short. - Его обещание «ничего не исключать» в случае провала его попыток добиться своего в Евросоюзе не имеет почти ничего общего с заявлениями, публикуемыми сегодня в тех информационных изданиях, которые настроены против Евросоюза, о том, что он хочет «вывести Британию из Европы», если его борьба за реформы окажется безуспешной (Приложение 3).

Значение окказионализма СМИ anti-EU легко выводится из компонентов сложного слова. В виду невозможности создания аналогичного окказионализма в русском языке, переводчик приходит к решению передать его смысл описательно.

It shows he is giving some thought, again rather late in the day, to building alliances in the EU in the event of a renegotiation process. - Она доказывает, что он всерьез задумывается — хотя и с большим опозданием — о создании альянсов внутри Евросоюза на случай возобновления переговоров (Приложение 3).

Окказионализм renegotiation, который сегодня довольно часто используется в языке СМИ, является отражением современной тенденции английского языка образовывать новые слова посредством аффиксации при помощи префикса re-. В русском языке такой тенденции не наблюдается, в связи с чем окказиональная сущность лексической единицы в русском языке не присутствует. Следовательно, мы можем говорить о нейтрализации, которая заключается в опущении передачи стилистической или другой значимой окраски слова.

Следует отметить, что газетные статьи характеризуются использованием клише, т.е. «избитых, шаблонных, стереотипных выражений, механически воспроизводимых либо в типичных речевых и бытовых контекстах, либо в литературном направлении, диалекте и т.п.» [Ахманова 1966: 197]. Клише также можно отнести к специфической лексике СМИ. Например:

On four occasions, US and Swedish reconnaissance aircraft have been harassed by Russian fighters in international airspace. - В четырех случаях американские и шведские разведывательные самолеты становились объектами агрессивных действий со стороны российских истребителей в международном воздушном пространстве (Приложение 1).

При переводе общеупотребительного в СМИ клише international airspace используется грамматическая трансформация грамматическая замена, при которой «грамматическая единица в оригинале преобразуется в единицу ПЯ с иным грамматическим значением» [Паршин 2000: 148]. Следует отметить, что грамматической замене может подвергаться единица любого уровня: словоформа, часть речи, член предложения или даже предложение какого-либо типа. В данном случае грамматической замене подвергается сложное существительное airspace, которое в переводе на русский язык приобретает вид словосочетания воздушное пространство.

Смешение разностилевой лексики проявляется в анализируемых газетных статьях в использовании терминологии различных языковых областей. К примеру, в одной из анализируемых статей мы наблюдали использование военной терминологии reconnaissance aircraft (Приложение 1). Как известно, термины чаще всего лишены какой-либо стилистической окраски и характеризуются моносемантичностью [Гальперин 1958: 58]. В связи с этим в большинстве случаев термины переводятся их однозначными эквивалентами. Анализируемый термин переводится на русский язык при помощи русскоязычного эквивалента разведывательные самолеты (Приложение 1). В области военной терминологии можно отметить также использование в газетной статье термин navy, который также переводится на русский язык эквивалентным термином военно-морские силы (Приложение 1).

В анализируемых газетных статьях мы также наблюдали использование экономической терминологии, например, термина crowdfunding, который переведен на русский язык посредством заимствованного термина краудфандинг (Приложение 6), или терминов quotas и caps, которые переводятся на русский язык эквивалентными экономическими терминами квоты и предельные величины (Приложение 3).

Помимо терминологии различных функциональных стилей, газетная статья характеризуется использованием специфической лексики других стилей, которую нельзя назвать терминологией. К примеру, глагол buzz, употребляющийся в контексте газетной статьи, является лексической единицей военного жаргона со значением «летать на бреющем полете». Поскольку в русском языке не используется эквивалентный глагол с подобным значением, переводчик использует здесь экспликацию:

Russian fighters, unarmed, have buzzed US warships in the Black Sea. - Российские истребители, не имея на борту вооружений, на бреющем полете проносились над американскими военными кораблями в Черном море (Приложение 1).

Довольно часто в газетных статьях встречается лексика Интернет коммуникации, которая сегодня изучается в рамках специфического Интернет дискурса. Причем чаще всего подобная лексика имеет в русском языке заимствованные эквиваленты. Например, troll – тролль (Приложение 4), blogger – блогер (Приложение 4), online commentary – онлайн-комментарий (Приложение 4).

Следует особо подчеркнуть, что русскоязычных газетные статьи характеризуются широким использованием заимствований, чаще всего из английского языка, что мы наблюдали в предыдущих примерах. В англоязычных же статьях заимствования используются крайне редко, что связано, с нашей точки зрения, с тем, что сегодня английский язык считается основой для заимствований другими языками, однако сам не обладает такой особенностью. В ходе анализа газетных статей, мы наблюдали только одно заимствование en route, которое является словом из французского языка. Если принимать во внимание заимствованный вид лексической единицы, то при анализе перевода можно говорить о нейтрализации, поскольку эта лексическая единица не переводится при помощи заимствования:

Most grave of all, an airliner en route from Copenhagen to Rome narrowly avoided a collision with a Russian fighter in the western Baltic. - Наиболее серьезный инцидент произошел в тот момент, когда летевший из Копенгагена в Рим авиалайнер едва не столкнулся с российским истребителем в воздушном пространстве в западной части Балтийского моря (Приложение 1).

С грамматической точки зрения здесь можно говорить об использовании грамматической замены.

Современные газетные статьи характеризуются использованием эмоционально-оценочных единиц, что связано с функциями СМИ, отмеченных выше. Эта особенностью присуща и англоязычным, и русским газетным СМИ, в связи с чем эмоционально-оценочная лексика передается на русский язык полноценными эмоционально-оценочными единицами, например huge show – огромная экспозиция (Приложение 2). В отдельных случаях переводчики пытаются придать еще большую эмоциональность и оценочность лексике газетных статей, в связи с чем они используют различные переводческие трансформации. Например:

Much of the show exhibits procedures of this kind, although few are so extreme. - На выставке, представлено много работ, выполненных в подобной технике, однако немногие из них настолько утрированы и экспрессивны (Приложение 2).

Если для перевода прилагательного extreme использовать эквивалентное прилагательное русского языка чрезмерный или экстремальный, в этом случае оценочность и эмоциональность в оригинале не будет передана в полной мере, поскольку в русском языке эти прилагательные не отражают большой эмоциональности. В связи с этим переводчик пришел к решению компенсировать значение англоязычной единицы посредством двух эмоционально-оценочных единиц русского языка: утрированный и экспрессивный.

СМИ каждой страны характеризуются специфическими культурными характеристиками лексики. В связи с этим в газетных статьях английского языка обнаруживается лексика, которую можно назвать безэквивалентной, т.е. такой лексикой, которая выражает понятия, отсутствующие в других культурах и других языках, относясь к особым элементам культуры, характерным только для одной страны [Верещагин, Костомаров 1980: 19]. Как утверждает О.С. Ахманова, безэквивалентную лексику невозможно перевести на другой язык, поскольку она не имеет эквивалентов в языке перевода [Ахманова 1966: 522]. С другой стороны, процессы межкультурной коммуникации позволяют языкам смешиваться и проникать друг друга, в связи с чем в русском языке используются те или иные эквивалентны англо-американской культуры. Например, лексическая единиц inch, обозначающая единицу измерения, не используется в русском языке (вместо нее используются другие меры исчисления, такие как сантиметры, метры и т.д.). Однако российская общественность знакома с подобной единицей, в связи с чем в переводном варианте газетной статьи используется лексическая единица дюйм:

The truth is very different: Putin’s ambitions have not retreated an inch since March. - Но истинная ситуация совершенно иная — амбиции Путина не уменьшились ни на дюйм после событий в марте (Приложение 1).

То же самое можно сказать о лексической единице dozen со значением «дюжина». Несомненно, лексическая единица дюжина используется и в русском языке, однако при количественных подсчетах в русском языке чаще используется существительное десяток, в связи с чем переводчик использовал дифференциацию значения как переводческую трансформацию:

Baker’s invention is original. It allows him to arrange a huge show of dozens of very fine pictures on the subjects of pain and shame and grief that carries almost no moral position at all. - На его основе удалось создать огромную экспозицию, включающую десятки прекрасных фотографий, на которых запечатлены свидетельства боли, стыда и скорби, практически не отражающие никаких принципиальных позиций авторов (Приложение 2).

Особое внимание следует уделить специфическому обращению в английском языке Mr, которое используется не только в языке СМИ, но и практически в каждом функциональном стиле. Как известно, в русском языке данное обращение не естественно, хотя и может использоваться в отдельных случаях. В связи с этим мы наблюдали различные способы перевода данной лексической единицы:

• -замена привычным русскоязычным обращением: Mr Cameron’s speech - сегодняшней речи г-на Кэмерона (Приложение 3) или Mr. Putin - У господина Путина (Приложение 6).
• компенсация: Mr. Putin - президент Путин (Приложение 6).
• опущение: Mr. Putin – Путин (Приложение 6).

Как мы отмечали выше, основной функцией газетных СМИ как отрасли СМИ является сообщение определенной актуальной информации реципиентам. В связи с этим в газетных статьях используется большое количество имен собственных. В ходе проведения анализа перевода газетных статей на русский язык мы наблюдали различные способы передачи имен собственных с английского языка на русский.

Прежде всего, отметим, что многие имена собственные известны в различных странах, что и является, с нашей точки зрения, заслугой СМИ. В этом случае имена собственные с течением времени получают общепризнанные эквиваленты, которые для достижения адекватного эквивалентного перевода не следует заменять новыми вариантами. Например: Black Sea – Черное море (Приложение 1), the Baltic – Балтийское море (Приложение 1), the North Atlantic – Атлантический океан (Приложение 1), the Pacific – Тихий океан (Приложение 1). Менее известные или совсем неизвестные читателям перевода имена собственные в большинстве случаев переводятся на русский язык при помощи транскрипции, т.е. «формального пофонемного воссоздания исходной лексической единицы с помощью фонем переводящего языка» [Казакова 2001: 63] с добавлением переводческого комментария в виде англоязычного варианта имени собственного: Simon Baker - Саймон Бейкер (Simon Baker) (Приложение 2), Taryn Simon - Тарин Саймон (Taryn Simon) (Приложение 2), Walid Raad - Валид Раад (Walid Raad) (Приложение 2), Simon Norfolk - Саймон Норфолк (Simon Norfolk) (Приложение 2), в виде добавления информации об имени собственном: Broomberg and Chanarin - Адам Блумберг и Оливье Чанарин (Приложение 2) (добавлены имена людей), Tate Modern - галерея Тейт Модерн (Приложение 2) (добавлено обозначающее слово).

Некоторые имена собственные, чаще всего, наименования различных организаций, остаются в русском варианте газетной статьи в иноязычном варианте, например: analyst at Atlantic Media - аналитик из Atlantic Media (Приложение 4), в некоторых случаях к ним добавлен переводческий комментарий: , the European Leadership Network - организация European Leadership Network (Приложение 1). Без перевода в своем иноязычном написании остаются и имена пользователей сети Интернет: @AvoidComments - @AvoidComments (Приложение 4), Bonerman26 - Bonerman26 (Приложение 4).

Следует отметить, что в рамках узкого контекста можно наблюдать различные способы перевода имен собственных, например:

Under the bill spies and terrorists will sign-up via their Facebook, Twitter and LinkedIn accounts. - Согласно закону, тайные агенты и террористы должны будут зарегистрироваться через свои аккаунты в фейсбуке, твиттере и LinkedIn (Приложение 5).

Как мы видим, названия социальных сетей Facebook и Twitter переводятся на русский язык при помощи транскрипции, а социальная сеть LinkedIn остается без перевода. Это связано, с нашей точки зрения, с тем, что социальные сети Facebook и Twitter хорошо знакомы и широко используются русскоязычными пользователями, в связи с чем их название в транскрибированном варианте широко известно реципиентам российских СМИ. Однако этого нельзя сказать о ресурсе LinkedIn.

Анализируя имена собственные и их передачу на русский язык, мы наблюдали большое количество способов их перевода, помимо вышеперечисленных:

• калькирование: “People in Trouble Laughing” - «Люди смеются…» (Приложение 2).
• калькирование с комментарием в виде иноязычного написания: Imperial War Museum territory – территория Британского имперского военного музея (Imperial War Museum territory) (Приложение 2).
• компенсация и транскрипция:

An official end to the Cold War was declared at a summit between President George H. Bush and Mikhail Gorbachev on a Soviet cruise ship moored at Malta on 2 December 1989. - Официально окончание холодной войны было провозглашено 2 декабря 1989 года на саммите с участием президента Джорджа Буша старшего и Михаила Горбачева на советском круизном судне, вставшем на якорь на Мальте (Приложение 1).

Инициал второго имени президента Буша H. указывает англоязычным реципиентам на то, что это именно Буш-старший, президентствовавший в США. В российском обществе этого президента знают как Джорджа Буша старшего.

• переводческий комментарий:

Meanwhile, the bill also sub-contracts many of the functions of MI6 to the O2 ‘Be More Dog’ campaign. - При этом закон передает на субподрядной основе многие функции Секретной разведслужбы MИ-6 проекту «Почувствуй себя собакой» («Be More Dog» — рекламно-развлекательный проект, реализуемый на телевидении через онлайн игру в соцсетях и приложение для смартфонов, — прим. перев.) (Приложение 5).

• экспликация: Nato Treaty - Североатлантический договор (Приложение 1) – описательный перевод используется с лингвистической точки зрения, тогда как данный вариант перевода является русскоязычным эквивалентом.
• опущение:

Simon Baker, Tate’s curator of photographs, has devised a war memorial exhibition which has one brilliant schematic device at its core. - Куратор выставки Саймон Бейкер (Simon Baker) создал экспозицию, посвященную воспоминаниям о войне, в основе которой лежит одна великолепная идея (Приложение 2).

• замена полной формы сокращением: European Union - Евросоюзе (Приложение 3).
• конкретизация значения:

Indeed he set everything he said in a pro-EU context, reiterating his own 2013 Bloomberg speech, and helping to separate the issues about migration from the issues about Europe. - В своей речи г-н Кэмерон облек все свои мысли в проевропейский контекст, повторив, таким образом, свою речь в Bloomberg 2013 года и отделив вопросы, касающиеся миграции, от вопросов, касающихся членства в Евросоюзе (Приложение 3).

Отметим также, что довольно часто в газетных статьях имена собственные подергаются сокращению. В ходе проведения анализа газетных статей мы обнаружили использование аббревиатурных имен собственных, которые переводятся на русский язык либо эквивалентной общепринятой аббревиатурой: Nato – НАТО (Приложение 1), либо полным вариантом имени собственного: IS - Исламское государство (Приложение 1), Ukip – Партия независимости Соединенного Королевства (Приложение 3), UK – Соединенное Королевство (Приложение 3). В отдельных случаях аббревиатура заменяется другим типом сокращения в переводе, например, EU (аббревиатура) – Евросоюз (слияние) (Приложение 3).

Таким образом, лексические особенности перевода газетных статей состоят в следующем:

• книжная лексика переводится эквивалентной книжной лексикой;
• разговорная лексика – при помощи экспликации;
• сленг – при помощи компенсации;
• окказионализмы сферы СМИ – при помощи экспликации или нейтрализации;
• клише – посредством грамматической замены;
• разностилевая терминология – посредством однозначных эквивалентов или заимствованных терминов;
• разностилевая лексика – при помощи экспликации, заимствованных эквивалентов;
• заимствование – посредством нейтрализации и грамматической замены;
• эмоционально-оценочная лексика – при помощи эквивалентной лексики или компенсации;
• безэквивалентная лексика – при помощи аналогичных понятий русского языка, дифференциации значений, компенсации или опущения;
• имена собственные – посредством общепризнанных эквивалентов, транскрипции с переводческим комментарием, транскрипции с дополнением, иноязычного варианта (возможно с комментарием), калькирования (возможно с комментарием), переводческого комментария, экспликации, опущения, замены сокращенным вариантом, конкретизации;
• аббревиатуры – при помощи эквивалентных аббревиатур, полного варианта лексической единицы или другого типа сокращения в русском языке.

2.2. Грамматические и синтаксические особенности перевода газетных статей

Грамматические и синтаксические особенности газетных статей различаются в разных языках, что связано с различием норм русского и английского языка. В связи с этим для передачи различных грамматических и синтаксических структур переводчикам часто приходится прибегать к переводческим трансформациям.

Согласно анализу газетных статей английского языка, можно сделать вывод, что англоязычные СМИ отличаются сложными, длинными предложениями с большим количеством различных оборотов. В связи с тем, что русская газетная статья характеризуется, наоборот, сравнительной простотой изложения и структур, для передачи сложных предложений английского языка часто используется трансформация: членение предложений, которая заключается в том, что одно сложное предложение английского языка разбивается на несколько предложений в русском переводе. Например:

Conflict, Time, Photography starts with the immediate: the smoke still hanging beautifully in the air above Taliban positions in Luc Delahaye’s landscape under bombardment in Afghanistan in 2001. - Выставка «Война, время, фотография» начинается внезапно: в воздухе все еще эффектно клубится дым. Пейзаж Люка Делаэ (Luc Delahaye), на котором заснята позиция талибов во время бомбежки в Афганистане в 2001 году (Приложение 2).

But their Irish work, “People in Trouble Laughing”, is a success. They found a photography archive from the Troubles in Northern Ireland in which pictures that had been reproduced were marked with coloured dots. - Однако их ирландская серия «Люди смеются…» выполнена прекрасно. Они нашли фотоархив времен беспорядков в Северной Ирландии. На копии собранных в нем фотографий были нанесены цветные точки (Приложение 2).

В противоположность сложным предложениям с большим количеством различных оборотов, в английской газетной статье могут использоваться простые нераспространенные предложения, которые не употребляются в русской газетной статье. Например:

But that organisation does not pose an existential threat to any western nation. Putin does. - Однако эта организация не угрожает существованию какого-либо западного государства. Тогда как от Путина исходит подобного рода угроза (Приложение 1).

If all of this commentary were spontaneous, then this would simply be an interesting psychological phenomenon. But it is not. - Если бы все эти комментарии были спонтанными, тогда это представляло бы собой всего лишь интересный психологический феномен. Но они не спонтанны (Приложение 4).

В обоих примерах можно наблюдать использование целостного преобразования, т.е. «синтеза значения без непосредственной связи с анализом» [Рецкер 1974: 60].

В газетной статье может использоваться вопросительный тип предложения, который не ставит своей целью получение ответа, а скорее является отражением оценочности и эмоциональности. На русский язык подобные вопросительные структуры переводятся вопросительными предложениями:

It is inconceivable that he has not asked himself: what if I invaded a Baltic state? - Нельзя себе представить, чтобы он не задавал себе такого вопроса: а что будет, если я вторгнусь в прибалтийские государства? (Приложение 1).

Определенным стилистическим эффектом обладает такая синтаксическая структура, как параллельная конструкция, которая представляет собой такую конструкцию высказывания, «в которой отдельные части построены однотипно» [Гальперин 1958: 233]. Эта особенность соблюдается и в переводе на русский язык:

Perhaps, as Weiss and Pomerantsev have also argued, we therefore need civic organizations or charities that can identify deliberately false messages and bring them to public attention. Perhaps schools, as they once taught students about newspapers, now need to teach a new sort of etiquette: how to recognize an Internet troll, how to distinguish truth from state-sponsored fiction. - Возможно, как пишут Померанцев и Вайсс, нам необходимы некие гражданские организации или благотворительные фонды, которые смогут выявлять ложные сообщения и сообщать об этом общественности. Возможно, в школах, где некогда учащимся рассказывали о газетах, необходимо начать прививать новую форму этикета: как определить интернет-тролля, как отличить правду от спонсируемой государством лжи (Приложение 4).

В качестве пояснения какой-либо значимой информации в газетных статьях используется вставная конструкция, которая отличается в оригинале и в переводе способом обособления:

Some are interesting, some not, but added together they make a welcome demonstration that photography is not only, as has so often been written, an aggressive practice. - Некоторые из работ интересны, а некоторые не впечатляют, но собранные вместе они производят благоприятное впечатление и показывают, что фотография это не только (как часто пишут) агрессивное искусство (Приложение 2).

Вставная конструкция может терять свое назначение, либо вовсе опускаться в переводе:

He began – as he did in his earlier big speech on the subject in 2011 – with a well-crafted exposition of Britain’s traditions of openness which came alongside his first airing of those now discredited targets. - Как и в своей известной речи 2011 года, посвященной той же самой теме, он начал с хорошо продуманного рассказа о британской традиции открытости и о ее нынешней дискредитации (Приложение 3).

He picked his fight, as trailed this morning, over working EU migrants. - Он также вступил в борьбу по поводу трудящихся мигрантов из Евросоюза (Приложение 3).

Англоязычные газетные статьи отличаются широким использованием определений к существительным, которые являются различными частями речи. Различие русского и английского языков в частеречной системе приводит к сложностям в переводе данных определений. Например, в англоязычной газетной статье определение может быть выражено причастием прошедшего времени, стоящим в постпозиции:

Russian fighters, unarmed, have buzzed US warships in the Black Sea. - Российские истребители, не имея на борту вооружений, на бреющем полете проносились над американскими военными кораблями в Черном море (Приложение 1).

На русский язык определение unarmed передается, во-первых, при помощи экспликации, во-вторых, грамматической замены, посредством чего английское причастие получает в русском языке вид деепричастного оборота.

Определение в англоязычной газетной статье может являться препозитивным причастием настоящего времени:

Memories of battle and destruction, and the effects of time passing, are the themes of a new, thought-provoking exhibition in London. - Воспоминания о войне и разрухе, эффект уходящего времени — этим темам посвящена новая заставляющаяся задуматься выставка в Лондоне (Приложение 2).

Поскольку в английском языке используется сложное слово, образованное посредством сложения слов с дефисацией, в русском языке такой структуры не наблюдается, в связи с чем определение получает вид необособленного причастного оборота, также находящегося в препозиции.

В качестве определения в англоязычной газетной статье может выступать также имя существительное:

Adam Broomberg and Oliver Chanarin are conceptual war photographers. - Адам Блумберг и Оливье Чанарин — концептуальные фотографы, снимающие войну (Приложение 2).

В русском языке используется конкретизация, или сужение, значения, которая заключается в «замене слова или словосочетания ПЯ с более широким предметным значением словом или словосочетанием ПЯ с более узким значением [Паршин 2000: 141]. Так, если перевести определение war при помощи грамматической замены прилагательным военный, в этом случае может получиться двоякое значение (военный – во время войны, а не тематический фотограф).

Таким образом, грамматические и синтаксические особенности перевода газетных статей состоят в следующем:

• длинные сложные предложения переводятся на русский язык посредством членения предложений;
• простые нераспространенные предложения передаются при помощи целостного преобразования;
• структура вопросительных предложений в переводе сохраняется;
• структура параллельных конструкций также сохраняется в переводе;
• вставные конструкции могут получать в переводе другие способы обособления, либо передаваться посредством нейтрализации или опущения;
• различные постпозитивные и препозитивные определения передаются в русском языке при помощи экспликации, грамматической замены или конкретизации.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Согласно определенной цели и поставленным задачам, в данной работе нами проанализированы особенности перевода газетных статей с английского языка на русский. Для этого мы, в первую очередь, рассмотрели публицистический функциональный стиль как стиль газетной прессы, а также жанр средств массовой информации. Согласно положениям, изложенным в данной работе, газетные статьи обладают характеристиками публицистического стиля, обслуживая общественно-политические отношения между государством и народом, а также отличаются особенностями средств массовой информации, такими как широкая аудитория, публичность, наличие технических средств для передачи информации, непрямое воздействие на реципиента, однонаправленность информации и непостоянный характер реципиентов. С другой стороны, жанр газеты в настоящее время эволюционировал, что привело к дополнительным особенностям, таким как смешение стилей, конфронтация пластов лексики. Все эти особенности учитываются при переводе газетных статей.

Практическое исследование особенностей перевода газетных статей проведено на материале популярных англоязычных газет и их переводов на русский язык. В большинстве случаев переводчики стремятся эквивалентно и адекватно передавать каждый нюанс газетной статьи. Поэтому книжная лексика газетных статей переводится эквивалентной книжной лексикой, разностилевая терминология передается однозначными эквивалентами, иногда заимствованными, эмоционально-оценочная окраска слов также сохраняется в переводе. Что касается грамматико-синтаксических особенностей, здесь также отмечается стремление переводчиков к полному переводу, например, вопросительных предложений, параллельных конструкций.

С другой стороны, различия в лексике и грамматике английского и русского языков не позволяют постоянно использовать полный перевод. В ходе проведения анализа перевода англоязычных газетных статей мы наблюдали использование различных переводческих трансформаций:

• дифференциации значений (при передаче безэквивалентной лексики);
• конкретизации значений (при передаче имен собственных, препозитивных и постпозитивных определений);
• экспликации (при передаче разговорной лексики, окказионализмов СМИ, разностилевой лексики, отдельных имен собственных, определений);
• компенсации (при передаче сленга, безэквивалентной лексики);
• нейтрализации (при передаче окказионализмов СМИ, заимствований, вставных конструкций);
• опущения (при передаче безэквивалентной лексики, некоторых имен собственных, вставных конструкций);
• транскрипции, калькирования, переводческого комментария и их слияния (при передаче имен собственных);
• грамматической замены (при переводе клише, заимствований, определений);
• членения предложений (при переводе длинных сложных предложений);
• целостного преобразования (при переводе простых нераспространенных предложений).

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. – М.: Советская энциклопедия, 1966. – 685 с.
2. Бархударов Е.С. Язык и перевод (вопросы общей и частной теории перевода). – М.: Международные отношения, 1975. – 240 с.
3. Большой энциклопедический словарь. Языкознание / Гл.ред. В.Н. Ярцева. – М.: Большая российская энциклопедия, 1998. – 685 с.
4. Брандес М.П. Стилистика текста. Теоретический курс: Учебник. – 3-е изд., перераб. и доп. – М.: Прогресс-Традиция; ИНФРА-М, 2004. – 416 с.
5. Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Лингвострановедческая теория слова. – М.: Русский язык, 1980. – 320 с.
6. Виноградов В.В. О языке художественной литературы. – М.: Гослитиздат, 1959. – 656 с.
7. Виноградов В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. – М.: Изд-во АН АССР, 1963. – 255 с.
8. Виноградова К.Е. Социальная ответственность деловых СМИ: опыт взаимодействия с властью и бизнесом в условиях экономического кризиса. – Автореф. дис…канд. полит. наук. – Санкт Петербург, 2010. – 22 с.
9. Гальперин И.Р. Очерки по стилистике английского языка. – М.: Издательство литературы на иностранных языках, 1958. – 462 с.
10. Голованова Д., Михайлова Е. Русский язык и культура речи: краткий курс, 2008. – 144 с.
11. Григорьева О.Н. Публицистический стиль в системе функциональных разновидностей языка // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования / Отв.ред. М.Н. Володина. – М., 2003. – с. 355-365.
12. Ефремова Т.Ф. Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный. В 2-х т. М.: Русский язык, 2000. [Электронный ресурс] URL: http://www.efremova.info/ (дата обращения: 03.12.2014).
13. Земская Е.А. Русская разговорная речь: лингвистический анализ и проблемы обучения. – М.: Русский язык, 1979. – 240 с.
14. Казакова Т.А. Практические основы перевода. – СПб.: Издательство Союз, 2001. – 320 с.
15. Клушина Н.И. Общие особенности публицистического стиля // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования / Отв. ред. М.Н. Володина. – М., 2003. – с. 479-495.
16. Кожина М.Н., Дускаева Л.Р., Салимовский В.А. Стилистика русского языка. – М.: Флинта; Наука, 2008. – 464 с.
17. Конурбаев М.Э. Критерии выявления публицистических жанров // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования / Отв.ред. М.Н. Володина. – М., 2003. – с. 366-373.
18. Кройчик Л.Е. Система журналистских жанров // Основы творческой деятельности журналиста / Ред.-сост. С.Г. Корконосенко. – СПб.: Знание, СПбИВЭСЭП, 2000. [Электронный ресурс] URL: http://evartist.narod.ru/text5/64.htm (дата обращения: 02.12.2014).
19. Левикова С.И. Молодежный сленг как своеобразный способ вербализации бытия // Бытие и язык. – Новосибирск, 2004. – с. 167-173.
20. Маслова А. Проблемы языка современных СМИ // Проблемы теории и истории журналистики: сб. науч. тр. – Иркутск: Изд-во БГУЭП, 2007. – с. 74-77.
21. Микоян А.С. Проблемы перевода текстов СМИ // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования: учебное пособие / Отв.ред. Володина М.Н. – М.: Изд-во МГУ, 2003. - с. 443-455.
22. Нагиятова Л.Б. Функционально-типологические и жанровые особенности региональной печати постсоветского Казахстана (по материалам печати Кызылординской области): автореф. дис…канд. филол. наук. – Казань, 2012. – 22 с.
23. Ожегов С. И. Словарь русского языка / под ред. Н. Ю. Шведовой. – М.: Рус. яз., 1983. [Электронный ресурс] URL: http://www.ozhegov.org/ (дата обращения: 03.12.2014).
24. Паршин А. Теория и практика перевода. – М.: Русский язык, 2000. – 161 с.
25. Провоторов В.И. Очерки по жанровой стилистике текста (на материале немецкого языка): монография. – Курск: Изд-во РОСИ, 2001. – 140 с.
26. Пугачев В.П., Соловьев А.И. Введение в политологию. – Изд. 3-е, испр. и перераб.- М.: Аспект Пресс, 2000. – 477 с.
27. Рецкер Я.И. Теория перевода и переводческая практика. – М.: Международные отношения, 1974. – 216 с.
28. Речевая коммуникация в политике / Под общ. ред. Л.В. Минаевой. – М.: Флинта; Наука, 2007. – 248 с.
29. Тепляшина А.Н. Сатирические жанры современной публицистики. – СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 2000. – 95 с.
30. Федоров А.В. Очерки общей и сопоставительной стилистики. – М.: Высшая школа, 1971. – 432 с.
31. Опасные игры с Владимиром Путиным — у кого крепче нервы? // ИноСМИ. 30.11.2014
32. Playing chicken with Vladimir Putin // The Spectator. 29.11.2014
33. Военная фотография в Тейт Модерн // ИноСМИ. 30.11.2014
34. War photography at Tate Modern // The Financial Times. 28.11.2014
35. Кэмерон о миграции: мы это уже слышали // ИноСМИ. 30.11.2014
36. The Guardian view on David Cameron’s migration speech: we have been here before // The Guardian. 28.11.2014
37. 4. Не читайте перед обедом комментарии // ИноСМИ. 29.11.2014
38. Another reason to avoid reading the comments // The Washington Post. 28.11.2014
39. 5. Британцы поделятся на сыщиков и террористов // ИноСМИ. 29.11.2014
40. New terror bill to make everyone spy or terrorist // The Daily Mash. 26.11.2014
41. 6. Путин борется с правдой с помощью страха и экономических рычагов // ИноСМИ. 28.11.2014
42. In campaign against truth, Mr. Putin wields fear and economic force // The Washington Post. 26.11.2014

Приложение 1

Playing chicken with Vladimir Putin

The only way to stop Russia's escalating displays of aggression is to show western strength

An official end to the Cold War was declared at a summit between President George H. Bush and Mikhail Gorbachev on a Soviet cruise ship moored at Malta on 2 December 1989. It is only a matter of time before western governments will have to admit that it has recommenced. While the rhetoric against Islamic State has been at full volume for the past few months, a soft and diminishing response has greeted Vladimir Putin’s escalating aggression. It is as if, Crimea having been ceded, western governments want their citizens to think that the rest of Ukraine is settling down into a mere domestic disagreement. The truth is very different: Putin’s ambitions have not retreated an inch since March.

This week, the European Leadership Network published a report into 40 incidents of militaristic aggression by Russia during the past eight months. Together they constitute a huge escalation from the occasional skirmishes between Russian and Nato forces which continued after the end of the Cold War. From the Black Sea to the Baltic, the North Atlantic to the Pacific, Russia has engaged in what appears to be a deliberate and concerted effort to test the West’s defences. On four occasions, US and Swedish reconnaissance aircraft have been harassed by Russian fighters in international airspace. Russian fighters, unarmed, have buzzed US warships in the Black Sea. On one occasion Russian forces carried out what appeared to be a mock bombing mission on the Danish island of Bornholm — with planes turning away at the last moment. In September, Russian bombers appeared to stage a mock missile launch in the Labrador Sea. Most grave of all, an airliner en route from Copenhagen to Rome narrowly avoided a collision with a Russian fighter in the western Baltic; the fighter plane had not signalled its position to air traffic controllers. That near miss, we can assume, was an accident. But there is nothing accidental in the repeated targeting of the Baltic states in military exercises. On six occasions Estonia has reported violations of its airspace. In September, an Estonian security official was seized from a border post and taken to Moscow for questioning over accusations of spying. The incident registered as little more than a faint blip on the radar of news channels.

No one should underestimate the threat of terror attacks posed by IS. But that organisation does not pose an existential threat to any western nation. Putin does. Whether he has active plans or not, the pattern of incidents over the past six months suggests that he is at least carrying out a mental invasion of the Baltic states, to fit with his ominous declaration that the break-up of the Soviet Empire was a great tragedy. It is inconceivable that he has not asked himself: what if I invaded a Baltic state? Would article five of the Nato Treaty — which declares ‘an armed attack against one or more of them in Europe or North America shall be considered an attack against them all’ — be enacted or would the more powerful members of the alliance shuffle their feet and just mutter about sanctions?

The Russian economy has been greatly harmed by western sanctions imposed after the annexation of Crimea and the downing of flight MH17. Finance minister Anton Siluanov warned this week that sanctions, combined with a falling oil price, will cost Russia $140 billion this year. But it doesn’t necessarily follow that Putin will draw from this the conclusion that he needs to tone down activities in Ukraine in order to get the sanctions lifted and open up trade again with the West. It might lead him to the opposite conclusion: that Russia was better off when it was a closed empire. If you can’t open up to what you see as your natural markets, there is always the possibility — at least for a country the size and strength of Russia — of invading them. The challenge to the West is to make this an unthinkable option for Putin. There is really only one way to do this: to make felt the presence of western military might. It isn’t necessary to issue great threats; just to assert that Nato is still the organisation it was during the Cold War. At present, this is far from clear.

The eastward march of Nato was more of a branding exercise than a military one. There was no great deployment of firepower in the former Soviet bloc states; no extra troops were stationed east of the Elbe. This didn’t matter so long as Russia was fully engaged on a path towards democracy and the observation of international law. But under Putin Russia is pursuing a different path. Subtly but unmistakably, Nato needs to draw a new line in the sand along the borders of its easternmost neighbours. There are signs that this is happening.

Sweden was thought by the Russians to have been a possible weak spot in western defence, but Sweden’s response to incursion of its waters by a Russian submarine in September suggested otherwise. The Swedish navy pursued the submarine and threatened to use military action to bring it to the surface. A little more of that stern vigilance could go a long way. As in the Cold War, peace will best be assured when Russia is left under no illusions that invasion and expansion is not a sensible option.

Опасные игры с Владимиром Путиным — у кого крепче нервы?

Официально окончание холодной войны было провозглашено 2 декабря 1989 года на саммите с участием президента Джорджа Буша старшего и Михаила Горбачева на советском круизном судне, вставшем на якорь на Мальте. Но сегодня признание западными правительствами факта ее возобновления является всего лишь вопросом времени. В последние несколько месяцев риторика, направленная против Исламского государства, звучала на полную громкость, тогда как лишь мягкий и постоянно уменьшающийся по силе ответ был реакцией на эскалацию агрессии со стороны Владимира Путина. Создается впечатление, что Крым уже сдали, а западные политики хотят, чтобы их граждане рассуждали примерно так: остальная Украина успокаивается, и конфликт там имеет лишь внутренний характер. Но истинная ситуация совершенно иная — амбиции Путина не уменьшились ни на дюйм после событий в марте. 

На этой неделе организация European Leadership Network опубликовала доклад о 40 воинственных и агрессивных по своему характеру инцидентах с участием России за последние восемь месяцев. Взятые вместе они свидетельствуют о колоссальной эскалации в сравнении с происходившими время от времени незначительными столкновениями между российскими военными и силами НАТО после окончания холодной войны. От Черного моря до Балтийского моря, и от Атлантического океана до Тихого океана Россия, судя по всему, проводит умышленные и скоординированные действия, направленные на проверку прочности обороны Запада. В четырех случаях американские и шведские разведывательные самолеты становились объектами агрессивных действий со стороны российских истребителей в международном воздушном пространстве. Российские истребители, не имея на борту вооружений, на бреющем полете проносились над американскими военными кораблями в Черном море. В одном случае российские войска совершили имитацию боевого нападения на датский остров Борнхольм — самолеты отвернули в сторону лишь в самый последний момент. В сентябре российские бомбардировщики, судя по всему, провели имитацию нанесения ракетного удара в море Лабрадор. Наиболее серьезный инцидент произошел в тот момент, когда летевший из Копенгагена в Рим авиалайнер едва не столкнулся с российским истребителем в воздушном пространстве в западной части Балтийского моря, и при этом истребитель не сообщил свои координаты диспетчерам службы управления воздушным движением. Мы можем предположить, что это опасное маневрирование было случайностью. Однако нет ничего случайного в постоянном выборе прибалтийских государств в качестве потенциальных целей во время проведения военных учений. В шести случаях Эстония сообщала о нарушении своего воздушного пространства. В сентябре сотрудник службы безопасности Эстонии был захвачен на своем пограничном посту и доставлен для допроса в Москву по обвинению в шпионаже. Этот инцидент был воспринят лишь как слабая метка на радаре новостных каналов. 

Не следует недооценивать угрозу террористического нападения, исходящую от Исламского государства. Однако эта организация не угрожает существованию какого-либо западного государства. Тогда как от Путина исходит подобного рода угроза. Независимо от того, имеет ли он активные планы или нет, характер инцидентов за последние шесть месяцев свидетельствует о том, что он, по крайней мере, совершает психологическую агрессию против прибалтийских государств, что соответствует его угрожающему заявлению о том, что развал советской империи был величайшей трагедией. Нельзя себе представить, чтобы он не задавал себе такого вопроса: а что будет, если я вторгнусь в прибалтийские государства? Будет ли введена в силу Статья 5 Североатлантического договора — в ней договаривающиеся стороны признают, что «вооруженное нападение на одну или нескольких из них в Европе или Северной Америке будет рассматриваться как нападение на всех» — или более мощные страны-члены Альянса не предпримут никаких быстрых ответных действий, а будут только болтать о санкциях?

Российской экономике наносят большой ущерб западные санкции, введенные после аннексии Крыма и крушения авиалайнера MH17. Министр финансов Антон Силуанов сообщил на этой неделе, что санкции вместе с падающими ценами на нефть обойдутся России в 140 миллиардов долларов в этом году. Однако из этого не следует, что Путин сделает соответствующие выводы и примет решение снизить свою активность на Украине для того, чтобы санкции были сняты и возобновлена торговля с Западом. Это может привести его к противоположному выводу о том, что положение России было лучше, когда она была закрытой империей. Если вы не может получить доступ к тому, что вы считаете своими естественными рынками, то всегда есть возможность — по крайней мере, у такой большой и сильной страны как Россия — напасть на них. Вызов для Запада состоит в том, чтобы сделать подобную опцию немыслимой для Путина. И существует лишь один способ добиться этого — дать почувствовать присутствие западной военной мощи. Нет необходимости выступать с серьезными угрозами, нужно просто заявить, что НАТО продолжает оставаться той организацией, которой она была во время холодной войны. В настоящее время это не столь очевидно.

Марш НАТО на восток был в большей степени продвижением товарного знака, чем военной операцией. Не было масштабной концентрации огневой мощи в бывших странах советского блока, как не были размещены и дополнительные подразделения к востоку от Эльбы. Это не имело особого значения, пока Россия двигалась по направлению к демократии и соблюдала международное право. Но при Путине Россия идет по другому пути. Постепенно, но неотвратимо НАТО нужно начертить новую линию вдоль границ самых дальних своих соседей на востоке. Есть признаки того, что это уже делается. 

Швецию русские считали одним из возможных слабых мест в западной обороне, однако ее ответ на вторжение российской подводной лодки в ее территориальные воды в сентябре свидетельствует об обратном. Шведские военно-морские силы организовали преследование российской субмарины и угрожали предпринять военные действия для того, чтобы заставить ее всплыть на поверхность. Если добавить еще немного подобного рода бдительности, то результат будет иметь большое значение. Как и во времена холодной войны, мир будет надежно гарантирован, если Россия будет убеждена в том, что агрессия и экспансия не являются разумным выбором.

Приложение 2

War photography at Tate Modern

Memories of battle and destruction, and the effects of time passing, are the themes of a new, thought-provoking exhibition in London

Simon Baker, Tate’s curator of photographs, has devised a war memorial exhibition which has one brilliant schematic device at its core. Instead of following a geographical scheme or a categorical one or a chronological one, Baker has arranged a show that considers the kinds of photographs made as war recedes into memory.

Conflict, Time, Photography starts with the immediate: the smoke still hanging beautifully in the air above Taliban positions in Luc Delahaye’s landscape under bombardment in Afghanistan in 2001. But gradually the exhibition pulls focus until we’re looking at wars 100 years ago. The sections have names such as “Moments Later” or “Months Later”. The question we are asked to consider throughout is how wars shift in memory from instant savagery, through regime change and post-traumatic stress disorder to the slower facts of assimilation and historical judgment. Knowledge emerges slowly, about what was done to whom, often long after the rubble has been cleared and the maimed and the maddened carted off.

Baker’s invention is original. It allows him to arrange a huge show of dozens of very fine pictures on the subjects of pain and shame and grief that carries almost no moral position at all. War is harrowing – we can see that well enough in picture after picture – but it is harrowing for all, right or wrong, heroes or crooks.

By being constructed around memory, the show avoids becoming a gore-fest (one into which the World Press Photo contest habitually falls). Plenty of horrors make it on to the walls, but with a few exceptions the pictures are about horror, not of it.

Baker has chosen photographs that are almost all parts of series and, this being Tate Modern, he has the room to run whole walls on each. The effect is greatest where the design throws different treatments of different conflicts into proximity. In one fairly narrow space, a procedurally complex work by Taryn Simon about Bosnian Muslim families ripped apart is placed opposite an archive recovered by Walid Raad of newsy pictures of car engines blown through the streets of Beirut. Next to both is a high wall covered in the many pictures of Broomberg and Chanarin’s “People in Trouble Laughing Pushed to the Ground”.

Adam Broomberg and Oliver Chanarin are conceptual war photographers, and sometimes they risk too much and make pretentious tosh. A piece at the very opening of the show is just that: a long roll of photographic paper exposed to the sunlight in Afghanistan by way of objection to the “embedding” process. Seen next to a thoughtful series (itself about memory) by Simon Norfolk from the same war, its lack of subject looks merely childish.

Two pictures in Broomberg and Chanarin’s ‘People in Trouble Laughing…’

But their Irish work, “People in Trouble Laughing”, is a success. They found a photography archive from the Troubles in Northern Ireland in which pictures that had been reproduced were marked with coloured dots. Broomberg and Chanarin peeled away the dots and enlarged the area hidden beneath. This haphazard process produced tiny circular vignettes of Ulster life during wartime which add up to something far more moving than the dotty procedure might suggest.

Much of the show exhibits procedures of this kind, although few are so extreme. Photographers have to find ways to limit their seeing, to constrain it within patterns more orderly than simply keeping one’s eyes open. Some are interesting, some not, but added together they make a welcome demonstration that photography is not only, as has so often been written, an aggressive practice. Baker’s show tends the other way, to reveal photographers using all the vigour and variety of a complex cultural practice to arrive at understanding or argument.

It’s a powerful show. Baker has chosen many things of great emotion or beauty or both. A series by Emeric Lhuisset is easily missed but is a revelation. He displayed unfixed pictures of a murdered Kurdish journalist in the street, their gradual darkening and vanishing in the sunlight forming a specifically photographic tribute to his absence.

Plenty of horrors make it to the walls, but with a few exceptions the pictures are about horror, not of it

Inevitably, it also contains pictures I like less. The British photographer Chloe Dewe Mathews represents a let-down in quality at a crucial period near the end of the show. Her dull landscapes would have been better represented by others on similar themes: for instance, the British photographer Jonathan Olley, who went looking for unexploded ordnance around Verdun, still there almost 100 years later, sprayed orange if the security teams had found it, shockingly unnatural in the lush green vegetation. Or a similar job could have been done by Paola de Pietri’s study of long-overgrown trenches high in the Italian mountains.

In the same way, I find Jane and Louise Wilson’s routine views of the structures of the Atlantic Wall a waste: we already have Paul Virilio’s much more thoughtful ones of the same buildings, and we could easily have had Peter Mackertich’s, which are even better.

Occasionally the balances are awry, too. The rooms with contrasting views are a success, but the ones devoted to a single artist (Sophie Ristelhueber in Iraq, for example, a wonderful series of pictures, but exhibited alone) or to a single issue (the atom bombs in 1945 in Japan) are less satisfactory.

There seem to be few pictures from the “war on terror” and too many from what used to be thought Imperial War Museum territory. There’s a very problematic section of the show completely farmed out to another organisation, the Archive of Modern Conflict, which is private and not answerable to the public, as Tate is. It has a separate labelling, style and manner. I don’t know that Tate has ever given over a space to an independent institution within one of its own major shows, and I’m not at all sure that it was the right thing to do.

These add up to quite a number of quibbles. Yet this show has real intellectual range and weight of emotion; overall, it is effective and justifiable. And it really is a powerful experience, to walk through so many ways of recovering from war something of human value.

Военная фотография в Тейт Модерн

 Воспоминания о войне и разрухе, эффект уходящего времени — этим темам посвящена новая заставляющаяся задуматься выставка в Лондоне

Куратор выставки Саймон Бейкер (Simon Baker) создал экспозицию, посвященную воспоминаниям о войне, в основе которой лежит одна великолепная идея. Вместо того, чтобы располагать экспонаты по географическому принципу, по категориями или в хронологическом порядке, Бейкер выстроил экспозицию из фотографий, снятых в то время, когда война отходила на задний план, теряла свое первостепенное значение и становилась воспоминанием.

Выставка «Война, время, фотография» начинается внезапно: в воздухе все еще эффектно клубится дым. Пейзаж Люка Делаэ (Luc Delahaye), на котором заснята позиция талибов во время бомбежки в Афганистане в 2001 году. Но постепенно внимание зрителя перемещается дальше — и вот мы уже рассматриваем военные сцены 100-летней давности. В каждом разделе висят таблички с названиями: «Спустя несколько секунд» или «Спустя несколько месяцев». По задумке организаторов выставки, рассматривая фотографии, мы должны задуматься над тем, как войны постепенно отдаляются в нашей памяти, проходя в нашем сознании разные этапы — от мгновенного, наблюдаемого в данный момент ужаса, через смену режима и через посттравматический синдром к более медленному усвоению и привыканию и, наконец, к исторической оценке. Осознание того, что и с кем произошло, приходит медленно, зачастую намного позже того, как были расчищены завалы и увезены те, кто был изувечен и обезумел от ужаса. 

Замысел Бейкера необычен. На его основе удалось создать огромную экспозицию, включающую десятки прекрасных фотографий, на которых запечатлены свидетельства боли, стыда и скорби, практически не отражающие никаких принципиальных позиций авторов. Война ранит и опустошает — и мы прекрасно это видим на сменяющихся одна за другой фотографиях. Причем, эту боль и опустошенность испытывают все — правые и виноватые, герои и преступники.

Благодаря основной идее изображать войну в виде проблесков памяти организаторам экспозиции удалось не опуститься до демонстрации гор трупов, морей крови и прочей «чернухи» (чем обычно грешат устроители фотоконкурса World Press Photo). На стены выставочных залов попадает множество таких ужасных сцен, но, за редким исключением, эти фотографии изображают лишь ужас и ничего кроме него.

Почти все отобранные Бейкером работы взяты из серий фотографий, и, поскольку речь идет о галерее Тейт Модерн, у него было достаточно места, чтобы выделить для каждой из них целую стену. Устроители добились максимального эффекта, разместив рядом фотографии, трактующие разные войны по-разному. На одном очень небольшом пространстве технически очень сложная работа Тарина Саймона (Taryn Simon), в которой показана растерзанная семья боснийских мусульман, размещена напротив фотографий из репортажей об обстреле автомобилей на улицах Бейрута, обнаруженных в архивах Валидом Раадом (Walid Raad). А рядом с ними целая стена увешена многочисленными фотографиями из альбома Адама Блумберга и Оливье Чанарина «Люди в беде смеются, к земле преклоненные» (Adam Broomberg, Oliver Chanarin: «People in Trouble Laughing Pushed to the Ground»).

Адам Блумберг и Оливье Чанарин — концептуальные фотографы, снимающие войну, но иногда они устраивают слишком рискованную и излишне затейливую показуху и позволяют себе пафосный вздор. Именно в такой манере и выполнена работа, представленная в самом начале экспозиции: длинная полоса фотобумаги, засвеченная в лучах афганского солнца специально, чтобы избежать того, что называется «запечатлеть». Рядом с серией наполненных смыслом фотографий (изображающих фрагменты воспоминаний), снятых Саймоном Норфолком (Simon Norfolk) на той же войне, отсутствие сюжета и содержания на первой фотографии выглядит просто по-детски примитивно.

Однако их ирландская серия «Люди смеются…» выполнена прекрасно. Они нашли фотоархив времен беспорядков в Северной Ирландии. На копии собранных в нем фотографий были нанесены цветные точки. Блумберг и Чанарин убрали эти точки и увеличили все, что было под ними скрыто. Они действовали наугад, но в результате получились круглые фрагменты, на которых были видны сцены из жизни Ольстера во время войны. Эти сюжеты производили гораздо более сильное эмоциональное впечатление, чем первоначальные фотографии, обработанные «точечным» методом.

На выставке, представлено много работ, выполненных в подобной технике, однако немногие из них настолько утрированы и экспрессивны. Фотографам приходится искать способы, позволяющие ограничивать, их восприятие сюжета и представлять сюжет более сдержанно, не стремясь ошеломить зрителя. Некоторые из работ интересны, а некоторые не впечатляют, но собранные вместе они производят благоприятное впечатление и показывают, что фотография это не только (как часто пишут) агрессивное искусство. Выставка, представленная Бейкером, преследует, скорее, иную цель — познакомить нас с фотографами, которые используют всю силу и многообразие сложного культурного опыта, чтобы добиться понимания зрителя или же подвести его к дискуссии.

Выставка производит сильное впечатление. Бейкер отобрал множество работ, наполненных ярким эмоциональным содержанием или внешне эффектных, либо таких, в которых сочетается и то и другое. Мимо серии фотографий, сделанных Эмериком Люиссэ (Emeric Lhuisset), можно было бы пройти мимо, но она стала настоящим открытием. Он представил серию отдельных снимков убитого на улице курдского журналиста. От кадра к кадру изображение постепенно темнеет и, наконец, исчезает в солнечных лучах, которые по-особому, фотографическим способом отдают дань уважения памяти погибшего.

Разумеется, на выставке присутствуют и фотографии, которые мне не очень нравятся. Ближе к концу экспозиции — в ее самый кульминационный момент — в работах британского фотографа Хлои Мэтьюз (Chloe Dewe Mathews) качество уже не такое высокое. Другие фотографы, снимающие на подобные темы, могли бы изобразить ее унылые и безжизненные пейзажи гораздо удачнее. Например, британец Джонатан Олли (Jonathan Olley), который ездил искать неразорвавшиеся боеприпасы в районе Вердена, по-прежнему лежащие там спустя 100 лет после войны, распылял на найденные службой безопасности снаряды оранжевую краску — на фоне ярко зеленой растительности она выглядела шокирующе неестественно. Нечто подобное могла бы сделать и Паола де Пьетри (Paola de Pietri), снимавшая давно заросшие окопы в горах Италии.

Точно так же, на мой взгляд, невыразительны и монотонные виды строений, снятые Джейн и Луизой Уилсон (Jane & Louise Wilson): ведь уже есть гораздо более глубокие по содержанию работы Поля Вирильо (Paul Virilio), изображающие те же самые здания, или же фотографии Питера Макертича (Peter Mackertich), которые еще ярче.

В некоторых случаях следует отметить и не совсем гармоничное сочетание выставленных работ. Замысел разместить в одном зале контрастирующие фотографии сам по себе хорош, но идея повесить рядом работы, посвященные одному фотохудожнику (например, великолепная иракская серия Софи Ристельхюбер (Sophie Ristelhueber), к сожалению помещенная в отдельном зале) или одной теме (атомные бомбы в Японии 1945 года), менее удачна.

На мой взгляд, выставлено мало фотографий на тему «борьбы с терроризмом» и слишком много таких работ, которые были получены из фондов учреждения, которое было принято называть территорией Британского имперского военного музея (Imperial War Museum territory). Есть на выставке и весьма спорный раздел, все работы для которого были переданы еще одной организацией — Архивом современных военных конфликтов (Archive of Modern Conflict). Это частный архив, не соответствующий уровню галереи Тейт Модерн. В архиве используют свой принцип классификации и маркировки, у них свой стиль и свои методы работы. Я не слышал, чтобы Тейт когда-либо в рамках своих крупных экспозиций предоставляла выставочные площади независимым организациям, хотя и не уверен, что такая политика была правильной.

Все это дает повод для многочисленных придирок. И, тем не менее, эта выставка по-настоящему наводит на размышления и вызывает целую гамму эмоций. В целом, она удачна и вполне оправдана. Получаешь очень сильные и яркие впечатления, когда ходишь по залам и видишь, какими разнообразными способами можно извлечь из войны хоть что-то, что относится к человеческим ценностям.

Приложение 3

The Guardian view on David Cameron’s migration speech: we have been here before

Immigration has always been a big, important and often difficult issue for Britain. The same is true of our membership of the European Union. David Cameron’s long-term and largely self-created political difficulty, which today’s important speech in Staffordshire did little to dispel, is that, under pressure from the rise of Ukip, he has allowed the one issue to colonise the other. The test of this much anticipated speech will be whether it helps to reverse that process and allows a more honest debate about the national interest on both. The prime minister did not pander to Ukip this time. But it is hard to be optimistic that the new mood will last.

This week, new official statistics showed that net long-term migration to the UK in the year to June 2014 was 260,000. Three and a half years ago, Mr Cameron had promised to get that figure down to under 100,000. The new figures therefore made a mockery of the pledge, as Theresa May finally conceded a week ago. Net EU migration was certainly a factor in that failure. But it was not true, as Ukip loudly claims, that high net migration is fundamentally caused by a failure to control migration from the EU.

In fact, this week’s figures showed the opposite. Even if there had been no net migration at all from the EU to the UK in the past year, Mr Cameron would still have failed by a large margin to meet his target. That’s because net migration from outside the EU went up to 168,000 last year. A figure like that ought to encourage a sensible public debate about the advantages and problems of migration in the modern world. Instead the build-up to Mr Cameron’s speech was dominated by an obsessive and opportunistic conflation of migration and the EU.

The best thing about Mr Cameron’s speech today was that he made a fresh start, although probably too late in the day, at the sensible debate that Britain needs about migration. He began – as he did in his earlier big speech on the subject in 2011 – with a well-crafted exposition of Britain’s traditions of openness which came alongside his first airing of those now discredited targets. And he went out of his way to avoid attacking the EU principle of freedom of movement head-on. That change is a climbdown. It shows he is giving some thought, again rather late in the day, to building alliances in the EU in the event of a renegotiation process.

Mr Cameron also avoided setting himself up to fail. He avoided all commitments to quotas, caps (he has learned from 2011) and the “emergency brake” approach which John Major floated in Berlin recently. His promise to “rule nothing out” in the event of a failure to get his way in the EU fell well short of the claims in today’s anti-EU press that he wants “to lead Britain out of Europe” if his bid for reforms falls short. Indeed he set everything he said in a pro-EU context, reiterating his own 2013 Bloomberg speech, and helping to separate the issues about migration from the issues about Europe.

He picked his fight, as trailed this morning, over working EU migrants. They would not be eligible for tax credits and state benefits, including social housing, for a minimum of four years, he confirmed. The aim here is to remove what is perceived as a “pull” factor for low-paid migrants. The proportion of EU migrants claiming tax credits is small. Overall, migrants contribute more than they take out. But there is a real issue here, though it has been ruthlessly fanned. It needs to be tackled, both for its own sake and because of the fear it engenders. This would be better done by tackling low pay, Labour’s way until recently, than by Mr Cameron’s benefits restrictions.

The better side of Mr Cameron was on view today. He seemed to grasp that pandering to Ukip is a race to the bottom. But we have been here before with him. Speeches that have been promoted as defining stances have then been continually eroded afterwards. As recently as March, Mr Cameron set out seven ways to improve Britain’s relationship with the EU, only two of which focused on migration. Since then, the whole relationship has seemed to be about migrants. Today’s speech was more rational. Whether it will hold the line remains doubtful given the track record. Even today’s speech remains a feeble apology for the full-throated and honest cases for necessary migration and for Britain in Europe that this country needs.

Кэмерон о миграции: мы это уже слышали

Иммиграция всегда была серьезной, важной и зачастую чрезвычайно сложной темой для Британии. То же самое касается нашего членства в Евросоюзе. Длительные и по большей части спровоцированные им самим политические сложности Дэвида Кэмерона, которые его сегодняшняя речь в Стаффордшире так и не смогла решить, заключаются в том, что под давлением со стороны Партии независимости Соединенного Королевства он позволил одной теме подчинить себе другую. Критерием оценки этой долгожданной речи станет то, поможет ли она обратить этот процесс вспять и начать более честные дискуссии о национальных интересах в рамках этих двух тем. Между тем, сейчас довольно трудно поверить в то, что новые настроения продержатся достаточно долго.

На этой неделе были опубликованы новые официальные данные, согласно которым миграционный прирост в Соединенном Королевстве с начала и до июня 2014 года составил 260 тысяч человек. Три с половиной года назад г-н Кэмерон пообещал сделать так, чтобы эта цифра опустилась ниже отметки в 100 тысяч. Таким образом, новые статистические данные стали насмешкой над обещаниями премьер-министра, как неделю назад сказала Тереза Мей (Theresa May). Чистая миграция в Евросоюзе, несомненно, стала одним из факторов, помешавших Кэмерону выполнить свои обещания. Однако было бы неправильным говорить, как это делает Партия независимости Соединенного Королевства, что высокий уровень чистой миграции вызван в первую очередь неспособностью контролировать миграцию из стран Евросоюза.

В действительности, опубликованные на этой неделе данные доказывают обратное. Даже если бы в прошлом году в Соединенном Королевстве не появилось ни одного мигранта из стран Евросоюза, г-н Кэмерон все равно не смог бы достичь поставленной цели. Это объясняется тем, что число мигрантов из стран, не входящих в состав Евросоюза, в прошлом году выросло до 168 тысяч. Такая значительная цифра должна стать основанием для начала разумной общественной дискуссии о проблемах и преимуществах миграции в современном мире. Вместо этого в дебатах, начавшихся после речи г-на Кэмерона, превалировало навязчивое и конъюнктурное слияние тем миграции и членства в Евросоюзе.

Лучшей чертой сегодняшней речи г-на Кэмерона стало то, что он начал с самого начала, указав на необходимость разумного диалога, который требуется Британии в вопросе миграции. Как и в своей известной речи 2011 года, посвященной той же самой теме, он начал с хорошо продуманного рассказа о британской традиции открытости и о ее нынешней дискредитации. Кроме того он постарался избежать откровенной критики в адрес Евросоюза, в частности его принципа свободы передвижения. Такую перемену можно назвать уступкой. Она доказывает, что он всерьез задумывается — хотя и с большим опозданием — о создании альянсов внутри Евросоюза на случай возобновления переговоров.

Г-н Кэмерон также постарался обойти все острые углы. Он избегал любых упоминаний о соблюдении квот, предельных величин, а также подхода «аварийного торможения», который Джон Мейджор (John Major) недавно пустил в ход в Берлине. Его обещание «ничего не исключать» в случае провала его попыток добиться своего в Евросоюзе не имеет почти ничего общего с заявлениями, публикуемыми сегодня в тех информационных изданиях, которые настроены против Евросоюза, о том, что он хочет «вывести Британию из Европы», если его борьба за реформы окажется безуспешной. В своей речи г-н Кэмерон облек все свои мысли в проевропейский контекст, повторив, таким образом, свою речь в Bloomberg 2013 года и отделив вопросы, касающиеся миграции, от вопросов, касающихся членства в Евросоюзе.

Он также вступил в борьбу по поводу трудящихся мигрантов из Евросоюза. Он подтвердил, что они не смогут получать налоговые скидки и государственные пособия, включая социальное жилье, в течение минимум четырех лет. В данном случае цель заключается в том, чтобы исключить фактор притяжения для низкооплачиваемых мигрантов. Процент мигрантов из Евросоюза, заявляющих свои права на налоговые скидки, довольно мал. В целом мигранты приносят больше, чем забирают. Однако это все равно остается очень серьезной темой, хотя в последнее время ее чрезмерно раздувают. Этот вопрос необходимо решать — во-первых, чтобы его решить, а во-вторых, чтобы не допустить развития страха. И решать его лучше путем борьбы с низкой заработной платой, как это прежде делали лейбористы, чем путем ограничений пособий, как предлагает г-н Кэмерон.

Сегодня мы увидели лучшую сторону г-на Кэмерона. Он, очевидно, понял, что заигрывания с Партией независимости Соединенного Королевства — это гонка по нисходящей. Однако все, что он сказал, мы уже слышали прежде. Речи, которые многие поначалу называли определяющими, позже полностью теряли свою значимость. В марте 2014 года г-н Кэмерон озвучил семь способов наладить отношения с Евросоюзом, и только два из них касались миграции. Однако с тех пор ситуация изменилась, и сейчас кажется, что отношения Великобритании и Евросоюза целиком сводятся к вопросу миграции. Сегодняшняя речь стала более рациональной. Но выдержит ли она проверку временем, пока остается неясным. Даже сегодняшняя речь остается весьма слабой защитой от громких и откровенных аргументов в пользу миграции и в пользу сохранения членства в Евросоюзе, в котором Великобритания нуждается.

Приложение 4

Another reason to avoid reading the comments

If you are reading this article on the Internet, stop afterward and think about it. Then scroll to the bottom and read the commentary. If there isn’t any, try a Web site that allows comments, preferably one that is very political. Then recheck your views.

Chances are your thinking will have changed, especially if you have read a series of insulting, negative or mocking remarks — as so often you will. Once upon a time, it seemed as if the Internet would be a place of civilized and open debate; now, unedited forums often deteriorate to insult exchanges. Like it or not, this matters: Multiple experiments have shown that perceptions of an article, its writer or its subject can be profoundly shaped by anonymous online commentary, especially if it is harsh. One group of researchers found that rude comments “not only polarized readers, but they often changed a participant’s interpretation of the news story itself.” A digital analyst at Atlantic Media also discovered that people who read negative comments were more likely to judge that an article was of low quality and, regardless of the content, to doubt the truth of what it stated.

Some news organizations have responded by heavily curating comments. One Twitter campaigner, @AvoidComments, periodically reminds readers to ignore anonymous posters: “You wouldn’t listen to someone named Bonerman26 in real life. Don’t read the comments.” But none of that can prevent waves of insulting commentary from periodically washing over other parts of the Internet, infiltrating Facebook or overwhelming Twitter.

If all of this commentary were spontaneous, then this would simply be an interesting psychological phenomenon. But it is not. A friend who worked for a public relations company in Europe tells of companies that hire people to post, anonymously, positive words on behalf of their clients and negative words about rivals. Political parties of various kinds, in various countries, are rumored to do the same.

States have grown interested in joining the fray as well. Last year, Russian journalists infiltrated an organization in St. Petersburg that pays people to post at least 100 comments a day; an investigation earlier this year found that a well-connected businessman was paying Russian trolls to manage 10 Twitter accounts apiece with up to 2,000 followers. In the wake of the Russian invasion of Ukraine, the Guardian of London admitted it was having trouble moderating what it called an “orchestrated campaign.” “Goodbye ‘Eddie,’ ” tweeted the Estonian president a few months ago, as he blocked yet another Twitter troll.

The Russian trolls have been well-documented. But others may be preparing to join them. An Iranian educational group, Tavaana, has lately found its Facebook page blocked thanks to what it suspects was the activity of Iranian trolls. Famously, the Chinese government monitors the Internet inside China, using hundreds of thousands of paid bloggers. It can’t be long before they work out how to do the same in English, or Korean, or other languages as well.

For democracies, this is a serious challenge. Online commentary subtly shapes what voters think and feel, even if it just raises the level of irritation, or gives readers the impression that certain views are “controversial,” or makes them wonder what the “mainstream” version of events is concealing. For the most part, the Russian trolls aren’t supplying classic propaganda, designed to trumpet the glories of Soviet agriculture. Instead, as journalists Peter Pomerantsev and Michael Weiss have written in a paper analyzing the new tactics of disinformation, their purpose is rather “to sow confusion via conspiracy theories and proliferate falsehoods.” In a world where traditional journalism is weak and information is plentiful, that isn’t very difficult to do.

But no Western government wants to “censor” the Internet, either, and objections will always be raised if government money is even spent studying this phenomenon. Perhaps, as Weiss and Pomerantsev have also argued, we therefore need civic organizations or charities that can identify deliberately false messages and bring them to public attention. Perhaps schools, as they once taught students about newspapers, now need to teach a new sort of etiquette: how to recognize an Internet troll, how to distinguish truth from state-sponsored fiction.

Sooner or later, we may also be forced to end Internet anonymity or to at least ensure that every online persona is linked back to a real person: Anyone who writes online should be as responsible for his words as if he were speaking them aloud. I know there are arguments in favor of anonymity, but too many people now abuse the privilege. Human rights, including the right to freedom of expression, should belong to real human beings and not to anonymous trolls.

Не читайте перед обедом комментарии

Если вы читаете эту статью в интернете, то, закончив, остановитесь и обдумайте ее содержание. А затем спуститесь ниже и почитайте комментарии. Если вы не найдете никаких комментариев, попробуйте зайти на другие сайты, где есть возможность оставить комментарии — лучше всего, если они будут политической направленности. А затем попытайтесь сравнить ваше собственное мнение с мнением пользователей, оставляющих комментарии к статье.

Велика вероятность того, что ваша точка зрения изменится, особенно если вы прочитаете ряд оскорбительных, негативных и издевательских высказываний — таких комментариев всегда в избытке. Давным-давно казалось, что интернет должен стать площадкой для цивилизованных и открытых споров, но сегодня многие немодерируемые форумы сводятся к обмену оскорблениями. Нравится вам это или нет, но это имеет большое значение: множество экспериментов показало, что анонимные онлайн-комментарии, особенно если они грубые, могут оказывать существенное влияние на восприятие статьи, ее автора и ее содержания. Одна группа исследователей выяснила, что грубые комментарии «не только разделяли читателей на противоборствующие лагеря, но зачастую меняли интерпретацию самой статьи участниками эксперимента». Цифровой аналитик из Atlantic Media также обнаружил, что пользователи, читающие негативные комментарии, гораздо чаще оценивали статью как статью низкого качества, независимо от ее содержания, и сомневались в правдивости ее содержания.

Некоторые новостные сайты отреагировали на такие выводы экспертов, начав тщательно проверять комментарии. Один из активных пользователей твиттера @AvoidComments периодически напоминает своим читателям, чтобы они игнорировали анонимные посты: «Вы же не стали бы слушать человека, называющего себя Bonerman26, в реальной жизни. Поэтому не читайте его комментарии». Однако ничто не может помешать волнам оскорбительных комментариев периодически окатывать другие части интернет-пространства, просачиваясь в фейсбук и затапливая твиттер.

Если бы все эти комментарии были спонтанными, тогда это представляло бы собой всего лишь интересный психологический феномен. Но они не спонтанны. Мой друг, которому довелось поработать на одну европейскую компанию, занимающуюся связями с общественностью, рассказал мне о компаниях, которые специально нанимают на работу людей, чтобы те анонимно оставляли положительные комментарии об их клиентах и негативно отзывались об их конкурентах. По слухам, самые разные политические партии по всему миру занимаются тем же самым.

Правительства тоже испытывают определенный интерес к такому инструменту воздействия на общественность. В прошлом году российские журналисты проникли в ряды сотрудников одной организации в Санкт-Петербурге, которая платит людям за то, чтобы они размещали минимум по 100 комментариев ежедневно. Ранее в 2014 году другое расследование показало, один влиятельный бизнесмен платил российским троллям за то, что они вели в твиттере по 10 аккаунтов, каждый из которых имел до 2000 последователей. После вторжения России на Украину лондонское издание Guardian признало, что у него возникли проблемы с модерацией того, что оно обозначило как «спланированную кампанию». «Прощай, Eddie», — написал эстонский президент несколько месяцев назад, заблокировав еще одного тролля в твиттере.

Российских троллей уже все хорошо знают. Однако, возможно, к ним готовятся присоединиться многие другие. Одна иранская образовательная группа, Tavaana, недавно обнаружила, что ее страница в фейсбуке заблокирована из-за деятельности иранских троллей. Всем также известно, что китайское правительство мониторит интернет внутри Китая при помощи сотен тысяч оплачиваемых блогеров. Пройдет совсем немного времени, и то же самое научатся делать на английском, корейском и других языках.

Это очень серьезная угроза для демократий. Онлайн-комментарии неуловимо влияют на формирование взглядов избирателей, даже если эти комментарии вызывают раздражение, или создают у читателя впечатление, что некоторые мнения «противоречивы», или заставляют их поверить, что «общепринятая» версия событий обманчива. Российские тролли по большей части не занимаются классической пропагандой, возвеличивающей успехи советского сельского хозяйства. Вместо этого, как журналисты Петр Померанцев (Peter Pomerantsev) и Майкл Вайсс (Michael Weiss) написали в своей работе, в которой они анализировали новую тактику дезинформации, их цель заключается в том, чтобы «посеять замешательство посредством теорий заговора и распространить ложь». В мире, где традиционная журналистика ослабла, а информации стало слишком много, это очень легко сделать.

Ни одно западное правительство не хочет подвергать интернет цензуре, и возражения неизбежно будут возникать, если правительство будет тратить деньги на изучение этого феномена. Возможно, как пишут Померанцев и Вайсс, нам необходимы некие гражданские организации или благотворительные фонды, которые смогут выявлять ложные сообщения и сообщать об этом общественности. Возможно, в школах, где некогда учащимся рассказывали о газетах, необходимо начать прививать новую форму этикета: как определить интернет-тролля, как отличить правду от спонсируемой государством лжи.

Рано или поздно нам, возможно, также придется запретить анонимность в интернете или как минимум гарантировать, что любая онлайн-персона связана с реальным человеком: любой человек, оставляющий свои комментарии в сети, должен нести ответственность за свои слова так, как если бы он произнес их вслух. Я знаю, что есть ряд аргументов в пользу сохранения анонимности, однако очень многие люди чрезмерно злоупотребляют этой привилегией. Права человека, в том числе право на свободу самовыражения, должны принадлежать реальным людям, а не анонимным троллям.

Приложение 5

New terror bill to make everyone spy or terrorist

THE new anti-terrorism bill will give everyone the choice of being a spy or an enemy of the state

Home secretary Theresa May said the bill would empower millions of people to communicate, exchange ideas and use flimsy pretexts to denounce anyone they dislike.

She added: “Once you’ve made your choice you will be part of a dynamic, 21st Century network that’s all about people and having fun.

“Or you’ll be dragged from your bed at 3am and flown to an abandoned abattoir in Turkey.”

Under the bill spies and terrorists will sign-up via their Facebook, Twitter and LinkedIn accounts. Meanwhile, the bill also sub-contracts many of the functions of MI6 to the O2 ‘Be More Dog’ campaign.

Anyone not on social media will have chosen terrorism by default and be sent to the Turkish abattoir.

Mrs May said: “Once everyone on social media is spying on each other Britain will be a much happier place.

“In exchange for their efforts every spy will be served with a huge range of adverts and each month one lucky winner gets to have lunch with Malcolm Rifkind.”

Британцы поделятся на сыщиков и террористов

Благодаря новому антитеррористическому закону каждый сможет для себя решить, кем быть — тайным агентом или врагом государства.

Как заявила министр внутренних дел Тереза Мэй (Theresa May), закон даст возможность миллионам людей общаться, обмениваться мнениями и под любым — даже неубедительным — предлогом разоблачать любого, кто им не по нраву.

«Сделав свой выбор, вы сможете стать частью новейшей динамичной сети, разработанной как раз для людей 21 века и для их удовольствия», — сказала она.

«В противном случае вас вытащат из постели в 3 часа ночи и отправят на заброшенную скотобойню в Турции».

Согласно закону, тайные агенты и террористы должны будут зарегистрироваться через свои аккаунты в фейсбуке, твиттере и LinkedIn. При этом закон передает на субподрядной основе многие функции Секретной разведслужбы MИ-6 проекту «Почувствуй себя собакой» («Be More Dog» — рекламно-развлекательный проект, реализуемый на телевидении через онлайн игру в соцсетях и приложение для смартфонов, — прим. перев.). 

Любой, кого не окажется в соцсетях, будет по умолчанию причислен к террористам и выслан на скотобойню в Турцию.

«И поскольку каждый будет следить друг за другом в соцсетях, жизнь в Британии станет гораздо счастливее», — добавила г-жа Мэй.

Взамен каждый тайный агент за свою работу получит широкую рекламную поддержку, а раз в месяц один из счастливых победителей в игре получит возможность пообедать с сэром Малкольмом Рифкиндом (Malcolm Rifkind — член парламента Великобритании, глава комитета по делам разведки и безопасности, бывший министр иностранных дел, — прим. перев.).

Приложение 6

In campaign against truth, Mr. Putin wields fear and economic force

PRESIDENT VLADI­MIR Putin has reestablished dictatorship in Russia with a veneer of legality. The veneer doesn’t fool anyone who pays attention, nor is it really intended to do so; Mr. Putin prefers to rule through fear. But the pretense gives some cover to Mr. Putin’s apologists in the West and provides material for his increasingly surreal and aggressive propaganda campaign.

The autocrat’s success in walling off Russians from alternative sources of news and information, culminating now in his campaign against the country’s last independent television channel, provides a case in point. The channel TV Dozhd (meaning “rain”) was founded five years ago, when state television had become so soporifically subservient that “most people we knew had stopped watching,” as Mikhail Zygar, Dozhd’s 33-year-old editor in chief, recalled during a recent visit to The Post. Dozhd offered real news and balanced commentary. “Give TV one more chance” was its pitch. It soon built an audience of 20 million (in a nation of 142 million).

This year, Mr. Putin made his move. First, just before the Winter Olympics in Sochi, all major cable operators dropped the channel. Then its newsroom lease was not renewed. Then Russia’s puppet parliament passed and Mr. Putin signed a law which, beginning Jan. 1, will bar any private channel from selling advertising. “This is the most dangerous problem,” Mr. Zygar said.

Dozhd’s audience fell to 2 million viewers early this year before building back to 12 million, he said, by attracting viewers on the Internet, on small, regional cable systems and in neighboring Ukraine. It raised $2 million through crowdfunding and will stage another such campaign next month. But it has had to cut its staff from 300 to 150, and its prospects for next year remain highly uncertain.

Meanwhile, Mr. Zygar said, official propaganda has become less soporific and more engaging — moving from “North Korea-style” to “Fox Media-style,” he said. “Flames of hatred toward ‘Ukrainian fascists’ and ‘American aggressors’ can be seen in the eyes of every presenter, and it’s very effective. And there is no alternative, except for us.”

Mr. Putin keeps at the ready the possibility of methods harsher than advertising bans. Parliament extended the “anti-extremism” law this year in a way that allows prosecutors to charge pretty much any critic with a crime. “Hypothetically, if some news show guest says that Crimea should be returned to Ukraine, I could be thrown in jail for five years,” Mr. Zygar said. But, he noted, “It’s much easier to get rid of us with economic pressure.”

Путин борется с правдой с помощью страха и экономических рычагов

Президент Владимир Путин восстановил в России диктатуру под личиной законности. Эта личина не обманывает внимательных наблюдателей, и даже не рассчитана на то, чтобы их обманывать — президент Путин предпочитает править с помощью страха. Однако она служит оправданием для западных апологетов Путина и обеспечивает опору для его все более нелепой и агрессивной пропагандистской кампании.

Показательно, что автократ с успехом отрезает россиян от альтернативных источников новостей и информации. Кульминацией этого процесса стала кампания против последнего в стране независимого телеканала. Телеканал «Дождь» был основан пять лет назад. К тому моменту государственное телевидение стало настолько унылым и раболепным, что, как заявил посетивший офис The Post 33-летний главный редактор «Дождя» Михаил Зыгарь, «большинство наших знакомых просто перестали его смотреть». «Дождь» предлагал реальные новости и сбалансированные комментарии. Его девизом стало: «Дайте телевидению еще один шанс». Вскоре он завоевал 20-миллионную аудиторию (в стране со 142-миллионным населением).

В этом году Путин сделал свой ход. Сначала, прямо перед Олимпиадой в Сочи, «Дождь» отключили все ведущие операторы кабельных сетей. Затем телеканалу отказались продлевать аренду студии. Затем марионеточный российский парламент принял, а Путин подписал новый закон, по которому с 1 января ни один частный канал не сможет продавать рекламу. «Это самая опасная проблема», — считает Зыгарь.

По словам Зыгаря, в начале этого года аудитория «Дождя» упала до двух миллионов человек, правда позднее вернулась к 12 миллионам. Канал сумел привлечь зрителей в интернете, в маленьких региональных кабельных системах и на соседней Украине. Он собрал 2 миллиона долларов с помощью краундфандинга и собирается снова прибегнуть к этому методу в следующем месяце. Однако ему все равно пришлось сократить свой штат с 300 сотрудников до 150, и его перспективы на следующий год остаются неопределенными.

Тем временем, как утверждает Зыгарь, государственная пропаганда стала менее унылой и более эффективной, перейдя «от северокорейского стиля к стилю Fox Media». «В глазах каждого ведущего пылает огонь ненависти к “украинским фашистам” и “американским агрессорам” — и это очень действенно. Причем, никакой альтернативы, кроме нас, нет», — говорит он.

У господина Путина есть в запасе и более жесткие методы, чем запрет рекламы. В этом году парламент расширил закон о «борьбе с экстремизмом», и теперь прокуратура фактически может предъявить обвинение любому критику режима. «Говоря гипотетически, если гость на какой-нибудь программе скажет, что Крым нужно вернуть Украине, я могу отправиться в тюрьму на пять лет, — заметил Зыгарь. — Впрочем, намного проще избавиться от нас с помощью экономического давления».